Я давно хотела выложить особенно запомнившиеся кусочки книги Пыляева. Мне чудом досталось за просто так репринтное издание из издательства Суворина 1899 года, и я хорошенько насладилась ерами, ятями и чудным языком, которым одинаково бесстрастно описываются сладкие царские будни и народные горькие беды (часто причиной которым именно государь) в городе, построенном на чистом упрямстве.
Вот начну, пожалуй, а будет охота, продолжу.
"В отказных и обыскных книгах 1587 года сказано: "Усадище, где живал Субота Похабный на Неве-реке, на паруге (пороге), двор выжгли немецкие люди, как шли под Орешек".
"В обыскных книгах 1586 года говорится: "Пустошь Корабельница, верхняя Ахкуя и нижня Ахкуя", т.е. верхняя и нижняя Охта; по-фински река Охта называется Оха-joki)".
"Между Мойкою и Фонтанкою место названо "Peryka-saari", т.е. земля, смешанная с навозом; <...> прилежащий к Петербургской стороне Аптекарский остров, на карте 1676 года, написан Korpi-saari и удерживает посейчас свое древнее имя на речке Карповке, - по-фински Korpi - необитаемый, пустынный лес. Имя "Голодай" происходит от финского halawa, ивовое дерево, по новгородским записям Голодай назван "Галевой".
читать дальше
"В некоторых местах существовали "скверныя мольбища идольския, поклонялись лесам, горам, рекам, приносили кровныя жертвы, закалывали собственных детей" и т.д. Новгородский архиепископ Макарий прилагал большия старания об истреблении язычества; посланный им инок Илья порубил и сжег священныя рощи, потопил обожаемые камни и много "разорил злых обычаев", - как говорит летописец.
"Его царское величество, по взятии Шлотбурга, в одной миле оттуда ближе к восточному морю, на острове новую и зело угодную крепость построить велел... <...> По недостатку землекопных орудий и других инструментов, большая часть работ производилась голыми руками, и вырытую землю люди носили на себе в мешках, или даже в полах платья".
"Вот предание об основании города. <...> Парящий над островом в это время орел спустился с высоты и сел на <...> воротах; ефрейтор Одинцов снял его выстрелом из ружья. Петр был очень рад этому, видя в нём доброе предзнаменование".
"Так, ещё в 1713 году, повсюду были приметны борозды плугов, дорога к городу тоже была топкая и очень плохая, шла она по направлению, где теперь Лиговский канал, и весь путь весною и осенью был усеян лошадьми, павшими в упряжи между трясинами".
"Окрестности Петербурга не имели ни дороги, ни тропинок, на всю страну существовал тоже один или два пути, и если путешественник не попадал на него, то встречал тундру или болото".
"Внутри [Петропавловской] крепости <...> при гауптвахте была площадь, которая называлась плясовою: здесь стояла деревянная лошадь с острою спиною и был вкопан столб с цепью, около котораго втыкались острыя спицы. Провинившихся солдат или садили на лошадь, или, замкнув руки в цепь, заставляли стоять на спицах".
"Один из членов польскаго посольства, посетивший Петербург, спустя 17 лет по постройке города, говорит следующее: "Здесь всякий сенатор, министр и боярин должен иметь дворец; иному пришлось выстроить и три, когда приказали. Счастлив был тот, кому отведено сухое место, но кому попалось болото и топь, тот порядком нагрел себе лоб, пока установил фундамент; еще и теперь, хотя дома и отстроены, но они трясутся, когда около них проезжает экипаж".